Епископ Серафим (Сигрист). «Непсис»: эсхатологическое измерение бодрствования
Для первых христиан чувство бодрствования (или бдительности) в ожидании пришествия Христа включало в себя сильное внимание к миру. Они призваны «пробудиться и бодрствовать» (1 Петра 5:8).
Христос Всемогущий и Страшный суд . Италия, 1300 год, мозаика в баптистерии Сан-Джованни, Флоренция.
В конце «Солдатской сказки» Игоря Стравинского рассказчик спрашивает: «Почему вы хотите добавить к тому, что у вас есть сейчас, то, что у вас было когда-то?». спрашивает он. В данном случае, в контексте сценария, этот вопрос, к сожалению, является не более чем печальным признанием того, что человек не хочет довольствоваться тем, что имеет, тогда как на этот вопрос можно ответить следующим образом Послушание: мы хотим добавить к тому, что имеем сейчас, то, что имели когда-то. Мы понимаем, что только таким образом мы можем достичь целостности и полноты.
Историческое развитие Церкви часто представляет то, что Евдокимов называл «этапами духовной жизни». Это влечет за собой те же потери и приобретения, что и в жизни отдельного человека, но теперь, обладая беспрецедентным богатством информации, мы можем задуматься о том, что представляет собой духовная полнота Церкви, включая всю ее историю и все ее этапы.
Серьезным примером такого размышления являются слова Сергея Сергеевича Авелинцева. Он утверждает, что христиане, пережившие преследования коммунистических и фашистских режимов в 20 веке, приобрели опыт мирного и бескомпромиссного сопротивления и должны понять, что сопротивление этому злу является непреходящей реальностью для христианства, сохраняя при этом внутренний мир и равновесие. .
Я думаю, что это отражает слова нашего Господа в Евангелии от Марка (13:37). Это призыв обратить внимание на то, что происходит в мире, а также прямая ссылка на День Господень, который положит конец, конец, конец всему. Здесь мы не знаем ни дня, ни часа, и поэтому мы должны бодрствовать. Это состояние бдительности является продолжением того, что было сказано пророку. Сын человеческий. Я поставил тебя сторожем над домом Израиля» (Иезекииль 3:17, 33:7). Для первых христиан смысл бодрствования (или бдительности) в ожидании пришествия Христа также включал в себя пристальное внимание к миру. Их просят быть «бодрыми и бдительными» (1 Петра 5:8).
Слова Сергея Авелинцева прекрасно вписываются в этот раннехристианский библейский контекст, но история утратила часть этого понимания. Это связано с тем, что в христианстве, особенно в восточно-христианской традиции, заповеди о бдительности и о питье скорее изменились. Примером тому служат в основном монашеские традиции, которые делают акцент на внутреннем состоянии человека. Например, греческое слово «непсис», означающее бдительность или пьянство, вошло в аскетические термины, а не как внутреннее внимание.
Так, новый богослов святой Симеон утверждает, что. . Не бойтесь и не избегайте этой борьбы. Где нет борьбы, там нет добродетели.
Добротурбий также утверждает, что. Мечтающий разум.
Это внутренняя духовная практика в пустыне аввы Евангрио и «внутренняя битва с дьяволом» преподобного Наира из Солы. Святой Наир из Солы упростил внешнюю форму монашеской жизни, чтобы дать дорогу внутреннему развитию каждого монаха через «непсис» (внутреннюю практику).
Подобную тенденцию можно наблюдать и в западном аскетизме, но в любом случае результатом является то, что идея бдения (пьянства) — это прежде всего внутреннее дело. Это придает глубину нашему пониманию человеческой психологии и внутренней жизни, но ценой потери первоначального эсхатологического аспекта идеи.
Конечно, не все христиане становились монахами и последователями внутреннего делания. Но другой способ объяснить то, что произошло в истории, заключается в следующем. Когда первоначальное ожидание пришествия Христа уступило место идее христианской империи, с одной стороны, и величайшей внутренней работе — с другой. Напряжение отцов-отшельников, бдительность переходит во внутреннее созерцание, с одной стороны, а с другой — пристальное внимание к этому миру, иногда очень творческое, но не готовое «плыть по течению» этого мира. .
К этому я хотел бы добавить мысль о том, что литургия развивалась в сакраментальном направлении, удаляя литургию от народа (процесс, который происходил по-разному на Западе и на Востоке, но с похожими результатами). Редкое причастие, клерикализм и т.д.), и была тесно связана с трансформацией первоначального эсхатологического смысла понятия Нефиды в чисто аскетическое значение. Литургическое возрождение, начавшееся в 19 веке, возродило многие из прежних позиций относительно частоты причастия в большей части христианского мира, но можно ли то же самое сказать о возрождении первоначальной ориентации внутренней жизни?
Однако в наше время есть признаки возрождения первоначальной бдительности, даже среди тех, кто преуспевает во внутренней жизни, что относится к основному вопросу.
Таким образом, о. Сергий Булгаков пишет: «Самым важным из всех людей мира являются те, кому дана возможность жить в мире. В них — исполнение будущих обетований».
К этому признанию событий Тейяр де Шарден добавляет свое видение мира, как оно раскрывается в науке. Он утверждает, что величие и красота мира перед нами требует возрождения видения Пантократора, Всемогущего, чей образ заполняет купол древней церкви, чтобы увидеть Христа, «идущего к нам, облеченного в свой славный мир». «.
О. Александр Шмеман рассказывает о том, как научиться видеть правду неба, влажные ветви деревьев и туманные сумерки. Мистик — это тот, кто видит».
Таким образом, мы видим мир, объясняя основные координаты пробуждения и возвращая этому понятию его первоначальный смысл. Методологически это включает духовную дисциплину монахов и их «внимание», о котором Симона Вейе пишет: «Внимание, которое не полностью разделено — это молитва».
Более того, Уолтер Винк пишет о молитве как заступничестве: «Монашеская традиция является очень важной частью монашеской жизни.
Теперь, здесь, внутренний мир монашеской традиции, «бдение! обманывает параметры бдительности, внимания, что является тем «туманом», который связывает его с первым приглашением Господа к
Но если монашеская традиция на самом деле сформирована концепцией невзии, то не ведет ли откровение как внимательность, в первоначальном значении невзии, к новой монашеской жизни и даже к новому типу общины?
Говоря о самой монашеской общине, можно вспомнить удивление, которое вызвал архиепископ Яковос (Греческая православная церковь в Америке), когда он впервые посетил монастырь Неа Скитис. Затем он сказал монахам, что впервые увидел то, что нашел на Афоне: монашескую жизнь, готовую жить полной человеческой жизнью.
Но мне кажется, что возможные изменения, о которых мы говорим, должны касаться не только самой монашеской общины. Павел Евдокимов учил о «внутренней монашеской жизни», по выражению святителя Тихона Задонского, и сам раскрывал ее в своей жизни. Мне кажется, что новые религиозные общины, движения и братства (с физическими общинами и без них) на Востоке и Западе прокладывают путь для общин «внутреннего монашества» и совместной практики бдительности и видения.
В дополнение к литургическому возрождению, мне кажется, что в прошлом веке на Западе и на Востоке мы увидели необходимость одновременно обновить и углубить как внутреннюю, так и общую общинную жизнь. Это может быть отражено в нашей текущей тематике.
Если это так, и если мы будем следовать этому направлению в будущем, мы избежим опасности потерять «мирный и непримиримый конфликт», о котором предупреждал Авелинцев в конце периода гонений. И община, и отдельный верующий обретут полноту и целостность восприятия, включая прошлое, настоящее и будущее, объединяясь в целостность, обещанную с самого начала заповедями. Восстань!»
